Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки] - Александр Дюма

— Дорогой Харди, я узнала все, что хотела знать, — обратилась я к флаг-капитану. — Оставим бедного малого наедине с его раскаянием.

И, понизив голос, шепнула:

— Надеюсь, оно останется его единственным наказанием.

Харди глянул на меня и покачал головой.

Я поднялась наверх и пошла к Нельсону.

— Милый Горацио, — сказала я, — мне надо вам рассказать одну историю. Когда моя мать была служанкой на ферме, она с помощью маленького наследства, оставленного ей ее бывшим хозяином, нашла возможность пристроить меня в пансион, где я за год научилась читать, писать, немножко музицировать и рисовать. Но через год деньги кончились, пришлось уйти из пансиона и волей-неволей наняться воспитательницей детей в дом одного славного человека по фамилии Хоарден. Однажды я вывела моих маленьких питомцев погулять на полянке, и вдруг там появились мои бывшие соученицы, которых я когда-то превосходила своими успехами. А поскольку почти все эти девицы были из состоятельных семей, они стали смеяться над моим жалким положением и бедным нарядом, достойным прислуги.

— Моя бедная, дорогая Эмма! — сказал Нельсон, сжимая мне руку.

— Только одна девочка отделилась от их кружка и подошла ко мне. Увидев, что я плачу, она своим платком отерла мои слезы, поцеловала меня и сказала: «О, Эмма, я не такая, как эти злые создания. Я тебя всегда любила!» И, прослезившись вслед за мной, она еще раз обняла меня, прежде чем вернуться к своим товаркам, встретившим ее язвительными усмешками.

— Какая добрая девочка, — промолвил Нельсон. — Я бы хотел знать ее имя и адрес, чтобы обеспечить ей приданое, если она еще не замужем.

— Сейчас ей тридцать четыре года, она замужем и счастлива.

— А! Тем лучше!

— Но у нее есть брат, попавший в ужасное положение. Должна ли я отказать ему в помощи или из благодарности к его сестре мне следует выручить его из беды?

— Дорогая Эмма, — отвечал Нельсон, — покинуть в несчастье этого брата после того, как сестра его совершила такой поступок, было бы неблагодарностью, а я не думаю, чтобы вы были подвержены столь низкому пороку.

— Стало быть, вы мне поможете, если я захочу отплатить Фанни за ее доброту?

— Да, если это будет в моей власти.

— Вы обещаете?

— Слово Нельсона.

— Так вот, милый Горацио, — сказала я, обвивая рукой его шею и прижимаясь губами к шраму, пересекающему его лоб, — эту славную девочку, у которой я, по-вашему, в большом долгу, зовут Фанни Кемпбелл, а Томас Кемпбелл, приговоренный сегодня трибуналом к смерти за оскорбление старшего по чину, — ее брат.

— А, — пробормотал Нельсон, хмурясь, — это серьезнее, чем я полагал, милая Эмма.

— Стало быть, вы мне отказываете?

— Я этого не сказал. Надо найти способ все уладить.

— Как это уладить? Это мне представляется затруднительным, ведь вы не сможете повесить его и в то же время не вешать.

— Нет; но я могу заставить его до последней минуты думать, что он будет повешен. А в последнюю минуту явитесь вы и спасете его… Не правда ли, сэр Уильям однажды рассказывал, что именно так выглядит развязка античной трагедии? Появляется бог или богиня, и виновный обретает спасение. Мы сейчас находимся на земле античности, возьмем же пример с нее.

Роль, предназначенная мне Нельсоном в этой комедии, которая продлит страдания несчастного еще на пятнадцать-восемнадцать часов, внушала мне некоторое отвращение. Но Нельсон и слышать не желал ни о каких новых уступках, так что пришлось принять милость в такой форме, в какой он ее предлагал, либо вообще от нее отказаться.

На следующий день все произошло так, как пожелал милорд. Утром матросы и морские стрелки выстроились на палубе, привели осужденного, загремели барабаны, как того требует обычай; уже и веревку подвесили на рее, и петлю со скользящим узлом накинули на шею приговоренного, когда, как было условлено заранее, появилась я и попросила о помиловании, и мне не отказали.

Бедняга, у которого хватило сил для того, чтобы пойти на смерть, лишился их, когда жизнь была ему возвращена: он упал без чувств.

Его привели в сознание, выплеснув ему в лицо бадью морской воды; затем его препроводили обратно в трюм и снова заковали в кандалы на недельный срок; позднее он пришел поблагодарить меня и вновь приступил к своей службе.

— Что ж, — спросила я его, — будешь ты еще пить вино с Везувия?

— Ох, миледи, теперь я ни вина, ни пива в рот не возьму! — отвечал он. — Я дал клятву по гроб жизни ничего не пить, кроме воды.

Потом я узнала, что до 1801 года, когда он был убит во время бомбардирования Копенгагена, Томас Кемпбелл был верен данному слову.

Король между тем творил в Неаполе все то, что ему хотелось делать. Он учредил джунту и сам наблюдал за ее действиями: с 6 июля по 3 августа дня не проходило, чтобы кого-нибудь не повесили.

Затем он объявил Нельсону, что желает вернуться в Палермо. 6 августа корабль Нельсона отплыл, и 8-го мы все уже опять были в столице Сицилии.

Королева при нашей встрече явила мне неизменную свою доброту и отнюдь не ослабевавшую привязанность. Она-то и поведала мне, что за одну неделю получила от кардинала Руффо два прошения об отставке и оба раза ответила решительным отказом, поскольку, — прибавила она, — еще какое-то время этот человек с его влиянием может нам пригодиться!

XCI

Через некоторое время после нашего возвращения в Палермо король обсуждал с сэром Уильямом Гамильтоном вопрос о том, какими именно дарами следует почтить тех, кто играл наиболее деятельную роль в последней военной кампании. О Нельсоне там речи не шло, он уже был награжден как нельзя более щедро, к этому нечего было прибавить.

И вот каждому из капитанов, служивших под его началом, вручили шкатулку и табакерку, украшенную бриллиантами; на табакерке Трубриджа в середине крышки красовался портрет короля, и его величество к тому же преподнес ему великолепный перстень с бриллиантом стоимостью никак не меньше двух тысяч дукатов.

Тем временем приблизился сорок первый день рождения Нельсона, и в этот день, то есть 20 сентября, королева Каролина собственноручно написала ему следующее письмо, подписав его «Шарлотта», как называла себя во всех случаях, не имевших отношения к политике: то было ее имя для узкого круга коронованных родственников:

Достойнейший и уважаемый лорд Нельсон, примите мои самые добрые и искренние пожелания по случаю дня Вашего рождения. У нас столько причин для привязанности к Вам и вечной благодарности! Мы Вам обязаны всем, и поверьте, что память об этом глубоко запечатлена в наших сердцах — я говорю это не от себя одной, но от имени короля и всего моего дорогого семейства, которое вместе со мной заверяет Вас в горячей признательности и в том, что мы возносим к Небесам молитвы о Вашем совершенном счастье и долголетии. Примите же эти пожелания нашей семьи, более того — целого народа, сознающего, в каком он долгу перед Вами, и верьте, что всю мою жизнь я останусь Вашей любящей